Все это время они так и сидели, обнявшись. Красивый восьмилетний мальчик. Большие глаза. Взгляд то ли грустный, то ли тревожный. А пришли, видимо, из-за тиков. Лицо, шея, руки... Все мышцы сокращались бессмысленно и хаотично. Что называется, видно невооруженным взглядом. Поэтому отдельно и не говорят о жалобах.
— Вы знаете, доктор, тики появились года три назад. У кого только они не лечили! Делали все, что рекомендовали. Никакого результата! Решили еще и у вас попробовать.
Возможно, это была не самая тактичная речь. Но это было правдой. Во-первых, живя в столице, мало кто едет лечить ребенка на периферию, тем более при наличии возможности испробовать все рекомендации. Во-вторых, до психоневролога пациенты обычно добираются в самую последнюю очередь, когда медицинская карточка похожа на том «Войны и мира». И эти мои пациенты не были исключением. Мальчика осматривали офтальмолог (так как первым тикоидным движением было учащенное моргание), невропатолог, кардиолог и снова невропатолог, инфекционист, конечно, педиатр и так далее.
Осмотр закончился быстро. Все понятно. Дедушка ждал в соседней комнате.
— Рисовать будешь?
— Буду.
Я дала все необходимое и начала заполнять карточку.
— Нарисовал? Неси!
На листе бумаги черным и коричневым карандашами мальчик нарисовал двух человек. В первую минуту я, было, засомневалась: может, это роботы? Один — тот, что больше, был из квадратов, второй — из прямоугольников. Даже головы. Взгляда нет. Глаза есть, но они не смотрят.
— Это папа, — показывает на большого человека, — а это я. Только ноги не поместились.
— Можешь дорисовать, если хочешь.
— Нет, не надо.
У детей так бывает часто: что-то не помещается на рисунке. Ноги, иногда голова, иногда сам автор рисунка. Просто не помещается. А психологи делают из этого выводы. Я решила, что подумаю об этом позже. Дедушка с внуком поменялись местами. Я рассказала, как, с моей точки зрения, надо лечить ребенка, какой прогноз заболевания (точнее, выздоровления), чем именно поможет психотерапия.
— Вот психотерапия — это очень хорошо! Я надеялся, что это тоже будет. Понимаете, у него и тики появились после того, как с его отцом случилась трагедия. Замкнутый теперь такой, раздражительный. Да, конечно, я могу рассказать, что случилось с зятем. Он работал за границей в очень хорошей компании, занимал высокую должность, и семья вся там жила. А потом он попал в автокатастрофу. Сработали подушки безопасности… Он выжил… Его долго лечили в лучших клиниках Европы, но ничего не смогли сделать. Да… Он вот уже несколько лет инвалид, не встает с постели, не разговаривает… Только веки двигаются. Мальчик никак не хочет с этим мириться. Да и нам всем тяжело на это смотреть, честно говоря.
Я представила себя на месте мальчика. У меня был папа, сильный, умный, с которым было интересно, легко и приятно жить. А теперь мой папа не может даже слово произнести и дом превратился в филиал больницы. Пожалуй, что я тоже была бы против таких изменений. И тики — это самое малое, что могло случиться с ребенком.
Мы работали с ним совершенно по-взрослому (он вообще был намного старше своих лет): очень серьезно, ответственно, с понятной и проговоренной целью, смело («потому что мне терять нечего»). Рисовали, играли, сочиняли сказки. Часто что-нибудь ломали, это ему нравилось больше всего. Мне пришлось специально покупать пластмассовые коробочки, игрушки, какие-то предметы быта — и он их методично, руками, не говоря ни слова, измельчал. Когда дедушке приходилось видеть эти горки вторсырья (кусочки пластика величиной в 1-2 квадратных сантиметра), он сжимал зубы и только спрашивал: «Поможет это?»
— Давайте доверимся вашему мальчику и будем ждать. Тиков почти не осталось!
— Да, мы их почти не видим уже. И с мамой он иначе разговаривает, иногда и звонит ей сам.
Ждали мы недолго. Дети — самые благодарные и динамичные пациенты. Месяца через два он снова рисовал людей. Конечно, чаще всего себя и папу. Сперва они стали менее «квадратными», появилось подобие улыбки. Потом он как будто рисовал свои воспоминания: маленький ребенок и рядом здоровый улыбающийся папа на празднике, на прогулке в лесу, на велосипедах... Или это он прощался со своими несбыточными мечтами. А потом он нарисовал папу, лежащего на многофункциональной кровати (это специальная кровать для парализованных больных) с какими-то приспособлениями дополнительными «на случай если…» и себя рядом, сидящего на стуле.
— Что ты делаешь на рисунке?
— Я рассказываю папе, как прошел день в школе, как я сходил на танцы. Говорю ему, как я его люблю. А он мне говорит, что я у него молодец.
Невозможно привыкнуть и согласиться с тем, что с твоим близким произошло непоправимое. Но можно научиться с этим жить, рядом с горем, а не утонув в нем.
Анна Пришутова, – врач-психиатр, психотерапевт